Содержание
Курильщики опиума
Большинство из нас при слове «опиум» представляют себе курильщика опиума, хотя большую часть своей истории этот наркотик совершенно не был связан с курением.
Человечество знало опиум (Papaver soniniferum) по меньшей мере со времен неолита, однако курить его начали только три столетия назад — до этого его ели или пили, растворив в воде. Древние греки ели и пили опиум, но не передали его другим народам, за исключением римлян, которые тоже использовали его для себя.
То, что опиум является идеальным товаром для торговли, впервые осознали арабы в VII веке. Они везли его с Ближнего Востока через Персию, Индию и доходили даже до Китая, где опиум был в почете у высших классов общества, которые использовали его как лекарство и как стимулятор.
Затем люди начали курить, вскоре курение стало популярным, но распространялось оно с другого конца света. В XVI и XVII веках моряки переняли эту привычку от коренных народов Америки и завезли ее в Европу, Индию, Китай и Юго-Восточную Азию.
Почти везде курение табака осуждалось, но самые суровые меры применялись в Китае, где в 1644 году курить табак запретили. Поэтому самые заядлые курильщики нашли ему замену — опиум, вещество, которое тоже можно было курить, если правильно его приготовить.
Дж.М. Скотт в 1969 году назвал соединение опиума — создания Ближнего Востока — и трубки, которая родилась в Северной Америке, событием величайшей исторической важности. Позже другой историк опиума Мартин Бут охарактеризовал это событие как один из самых вредоносных в истории примеров культурного обмена. Тем не менее прошло почти два века, прежде чем новый товар появился на прилавках европейских магазинов.
В Европе опиум пережил второе рождение в XI-XII веках, когда венецианские купцы начали опиумную торговлю с арабами; крестоносцы возвращались домой с опиумом. С XVI и вплоть до XIX века опиум считался в западной медицине главной панацеей. Обычно его использовали в форме лауданума — настойки на спирту. Именно этому напитку возносил в 1821 году хвалу Томас де Куинси: именно он признал, что от опиума к человеку приходят и приятные сны, и ужасные кошмары.
Упоминание об употреблении опиума в пищу в названии его книги «Исповеди англичанина, употребляющего опиум» (оригинальное заглавие книги — Confession of an English Opium-Eater — дословно переводится как «Исповедь англичанина, поедающего опиум») выглядит таинственным. Вероятно, этим он хотел обозначить свою связь с экзотическим турецким братством, которое, как повествуют многие восточные сказки и истории путешественников, ело опиум в сыром виде.
В любом случае де Куинси придал употреблению опиума новое измерение, которое до этого не было известно, — романтически настроенным европейцам оно казалось весьма заманчивым, поскольку опиум отождествлялся с вдохновением.
Новая эра, новый путь
В конце XIX века было распространено употребление морфия. Вначале, после Франко-прусской войны 1871-1872 годов, он использовался как лекарство, однако многие солдаты попали от него в зависимость; кроме того, морфий начали употреблять просто для удовольствия, он стал частью гедонистического и декадентского мировоззрения.
Многие парижские врачи, журналисты и писатели 1880-1890 годов утверждали, что особенно трудно сопротивляться зависимости было женщинам, что вписывалось в общий контекст многочисленных дискуссий о феминизме и женоненавистнических клише, касающихся «слабого пола».
В 1886 году газета Le Figaro утверждала, что среди мужчин так мало морфинистов, потому что «мужчины лучше сопротивляются зависимости, работают и курят (табак)». Для многих морфий был симптомом заката европейской цивилизации в целом.
Наступление XX века воодушевило людей — многие сочли, что настало время избавиться от декадентских привычек. На отношении к морфию это отразилось по-разному: некоторые решили, что наркотики нужно искоренить раз и навсегда. Часто эта точка зрения опиралась на диссертацию Макса Нордау «Вырождение», основанную на медицинских данных, где он обрушивался без разбора на все, что считал декадентским и упадочническим.
Сторонники другой точки зрения также устали от упадочничества, но не хотели жертвовать удовольствием от наркотиков и поэтому просто выбрали другой метод употребления опиума — курение.
В это время курение опиума уже не было для Европы абсолютно новым явлением. После колонизации Юго-Западной Азии немало европейских моряков и чиновников в новых колониях переняли эту привычку.
К 1850 году в районах проживания азиатов во французских, английских и американских портовых городах уже появились опиумные притоны. Сначала их клиентами тоже были азиаты и никто не видел в них особого вреда. Однако когда стало ясно, что многие моряки и чиновники, вернувшись с Востока, по-прежнему посещают притоны и что ту же привычку приобрели некоторые женщины, многие усмотрели в этом новую и очень серьезную опасность для западной цивилизации.
Впрочем, у французов практика tirer sur le bamboo (букв. «сосать бамбук», то есть трубку) не вызывала такого беспокойства, как у британцев и американцев, — по крайней мере так было до 1905 года, когда выяснилось, что, вероятно, более половины колониальных служащих Индокитая курят опиум. Еще одно потрясение страна пережила в 1907 году — офицер-наркоман попытался продать военные тайны немцам, а военный корабль, которым командовал зависимый от опиума капитан, протаранил причальную стену в Тулонском заливе.
Казалось, опиум лишает страну способности защищать себя. Сатирический журнал Lassiette au Beurre («Тарелка масла»), подытоживая ситуацию, поместил карикатуру, где изображались два офицера — курильщика опиума: «Мы что, тонем?.. Да какая разница?..». Желающие могли без труда найти опиумный притон в любом французском портовом городе. Бордели также быстро подстроились под новые пристрастия клиентов. Но многие французы, как раньше англичане и американцы, стали воспринимать распространение притонов как хитроумный губительный заговор Индокитая с целью отомстить за оккупацию и поработить волю завоевателей.
Хотя в западном искусстве курение опиума часто изображалось как восточный экзотический обычай, многие иллюстраторы и художники отдали дань другому сюжету, который сильно беспокоил общество, — европейским и американским клиентам притонов. Названия картин Анри Волле — «Азиатский порок» и «Яд Будды» — говорят сами за себя.
Первая из них, представленная на выставке Салона в 1909 году, изображает притон, где один моряк зажигает трубку, другой в отчаянии схватился за голову, а третий пытается потрогать руками галлюцинации, клубящиеся у его головы. На переднем плане женщина европейского вида бессмысленно уставилась в пространство. Над этой сценой всеобщей деградации доминирует хозяйка-азиатка, которая, кажется, получает какое-то сатанинское удовольствие, принимая в опиумное рабство умы тех, кто силой захватил её страну.
А вот и «Яд Будды»:
Йос Тен Берге «Всемирная история курения»